Изобразительное искусство считается высокоразвитым, когда оно, в свою очередь, само предъявляет высокие требования к зрителю. Зритель и предмет искусства – словно две стороны зеркала. Чем круче последний, тем большей подготовки он потребует от зрителя. В восприятии европейской картины может прятаться не меньше уровней, чем в восприятии икебаны. Здесь – от неотесанного общего впечатления, до понимания специфики мазков и эрудиции в плане обстоятельств, при которых художник рисовал картину. Восприятие искусства может усложняться по мере продолжения образования – вплоть, до научных изысканий.

В конце концов, «высокое искусство» отгораживается от необразованных слоев, замыкаясь в камерной среде высоких ценителей. А толпе остается некий антипод этого «высокого искусства» – массовая разноперая дребедень, дешевая попса и т.д. Для восприятия такого «искусства» не нужно никакой предварительной подготовки. Все строится на примитивных рефлексах, низших мотивах и прочих «заманухах». «Массовая культура» – это балаган, цирк.

Ужас кроется еще и в том, что примитивные реакции человека культивируются как норма. Человека как бы «сдергивают вниз», приводя к утрате его эволюционных достижений. Однозначно, мы говорим о деструктивных направлениях искусства.

В общем, люди разделены на классы, а для каждого класса – свое искусство.

Проект «Физиономические модели» пытается сломать данный уклад. С одной стороны, данный вектор изобразительного искусства дает пространство для чрезвычайного требовательного и образованного зрителя. Здесь можно углубляться и в чтение мимики персонажей, и в семантику используемых образов, и во многое другое. «Физиономические модели» – это сложный интеллектуальный проект. Лекции на эту тему могут занять целые семестры.

С другой же стороны, «Физиономические модели» способны «цеплять» широкую публику, совершенно далекую от художественной образованности. Но при этом, избегать вышеописанной деструктивности.

Что же это за мотивы, способные с силой рефлекса заставлять людей вникать во множество философских и психологических явлений? Один из них представляет собой весьма интересное явление. Оно, кстати, до сих пор в психологии толком не описано. Речь идет о феномене физиономического любопытства.

Рассмотрим его подробнее. Само явление, следуя из названия, представляет собой интерес к рассматриванию незнакомых лиц. В детстве этот интерес проявляется как нечто само собой разумеющееся. Дети любят разглядывать лица людей. Как известно, человек – это социальное существо. Самое первое восприятие реальности – это восприятие мира физиономического. Новорожденного окружают лица тех, кто за ним ухаживает. Весь первичный мир человека соткан из лиц. Именно поэтому физиономическое любопытство у детей проявлено как естественное накопление познавательных впечатлений. Разглядывание лиц может представлять собой отдельное развлечение.

Лицо, будучи материальной репрезентацией человеческого сознания, и в самом деле весьма информативно. Тщательное рассматривание чужого лица – это наглое заглядывание в чужую душу. Позднее родители пресекают это любопытство, считая пристальное разглядывание чужих лиц неприличным. С точки зрения такта, детей одергивают не зря. Но у них, при этом, зачастую отбивают и восприимчивость к лицам. Они получают все меньше «физиономической информации», вплоть до специфического взрослого очерствения. При этом утрачивается и любопытство к лицам. В разглядывании всяческих рож уже не находят ничего занимательного. Мало того, профессии, в которых необходимо тщательно просматривать чужие лица, считаются сложными и нервными. А специфика городской психологии доводит людей даже до «физиономической слепоты», когда восприятие лиц избегается (особенно в тесноте, без которой город сейчас невозможен). Люди изолируются, культура индивидуализма специфически отворачивает от лиц.

Физиономическое любопытство как бы тонет в мире взрослой жизни, теряет свою актуальность. Все физиономическое разнообразие мира оказывается уже познанным, там больше нет ничего нового. Все виды лиц и морд разнесены по шаблонам, среди которых не осталось ничего неведомого. Новое лицо, разве что, вызовет состояние переноса, столь любимого психоаналитиками. Его, по чисто внешнему сходству, наделят свойствами уже знакомого, и перенесут на него соответствующие отношения. Физиономический мир, окружающий человека, скучнеет, а любопытство по отношению к нему отмирает…

«Физиономические модели» резко ломают пространство этой скуки. Вдруг, появляются некие рожи, резко выпадающие из привычных шаблонов. Отрыв здесь настолько резок, что все выработанные «классификаторы» замирают. Физиономический мир открывается непознанными просторами, как когда-то в детстве. И любопытство к этому миру просыпается с детской свежестью. Даже лица самих зрителей специфически меняются. Стремление разглядывать физиономии, проснувшись, может задержать их надолго.



Александр Катеруша