Физиологи могут сказать о ресницах немногое: что они окаймляют веки, что сверху их 150-250 и они длиннее, снизу их 50-150 и они короче. Их функция – защищать глаза от пыли, воды и прочего, хотя, и сами они, бывает, попадают в глаза.

Специалисты по символике и образам сновидений интерпретируют ресницы, похоже, в режиме свободной фантазии.

В общем, ресницы представляются чем-то малозначительным и малоинтересным. Как символический образ или функциональный орган они кажутся бедными. Ресницы представляются деталью не столько лица, сколько глаза. Будучи его дополнением, они растворяются в его символике. Если они и играют какую-то роль, то она второстепенна и не достойна анализа.

Попробуем развеять это впечатление. Обратим внимание на момент, известный всем стилистам и их клиенткам: ресницы, обрамляя глаза, могут менять их выразительность. Этот принцип известен и в простом рисовании: образ, выделенный жирным контуром, выглядит более четким. Чем гуще накрашены ресницы, к неистовой радости парфюмерных производителей, тем более четко обозначены глаза. Барышни даже часто говорят не «красить ресницы», а «красить глаза».

Глазодвигательные реакции, свойственные восприятию лица, обычно рисуют треугольник между глазами и ртом. Вот и принято густо накрашивать все три вершины этого треугольника. В этом – отчаянное желание максимально усилить столь важную приманку, как лицо. В этом нет ничего непонятного.

Куда интереснее развернуть картинку, и посмотреть не на глаза, а глазами. Вдруг, оказывается, что роль ресниц не столь уж и проста. Здесь они окаймляют не глаз, а всякий визуальный образ, им воспринимаемый. Все, что мы видим, «одето в рамы», наподобие картин.

Дело в том, что ресницы – это дифракционная решетка. Свет, проходящий через них, – расщеплен. Все, что мы видим, окаймлено, словно картинной рамой, расщепленным светом. Все визуальные образы, охваченные таким образом, предстают перед сознанием исключительно в виде картин.

Главное свойство картинной рамы (его, почему-то, не упоминают) – это взаимное разделение двух реальностей. Одна – внутри картины. В ней «купается» художественное восприятие зрителя. Другая же – это внешнее пространство, в котором находятся и сам зритель, и картина. Эти реальности не могут переходить друг в друга, между ними должна присутствовать граница. Рама поддерживает этот порядок. Но она же – и неосознаваемая попытка моделировать естественный взор. Понимая это, человеку остается думать о той реальности, для которой видимый мир – нечто вроде картин на стене.

Александр Катеруша