Как только животные научились поддерживать постоянную температуру тела, сразу же возник вопрос теплоизоляции. Птицы покрылись перьями, а млекопитающие – шерстью. Также к этим одеяниям добавилась и способность управлять ими. От страха или холода шерсть дыбится, увеличивая толщину покрова. От холода – лучше растет. Более толстая шуба лучше согревает. Шерстью можно обмануть врагов, показывая им преувеличенные габариты.

Если говорить о телесной форме, то она, с приобретением волосяного/перьевого покрова, становится двойной. Одна, неизменная, определяется кожей, другая, изменяемая, волосами. Отсюда – представления о внутреннем – сохраняемом содержимом, и внешнем – оберегающей демонстрацией. Утрата внешней формы – это потеря оружия, утрата формы внутренней – это потеря жизни или здоровья. Так или иначе, двойную телесную форму можно рассматривать как серьезное эволюционное приобретение. Утрата волосяного одеяния, хоть и не связана с прямым членовредительством, может оказаться фатальной. Птица без перьев не способна летать. И ошибочно ощипанная уснувшая курица – самый мягкий анекдот на эту тему. А лысые породы кошек вызвали шквал протестов от защитников животных.

В этом контексте человек выглядит явно утратившим свои позиции. Общая лохматость как ценная эволюционная добыча человеком потеряна. Он остался лыс, сохранив шерсть на немногих местах тела. В этих местах вся символика волос и проявляется. Стоит им распространиться хоть немного более, как возникает материал для злых шуток. Женщину лишние волосы делают маскулинной, мужчину – обезьяной. Чем-то волосы напоминают сад: как только они выходят за свою территорию или удлиняются более, чем положено, как весь образ дичает.

Стало быть, один из базовых символов волос – соседство человека с дикостью. Неслучайно фантасты связывают дальнейшее эволюционирование человека с дальнейшим его облысением.

Шевелюра, венчающая голову, оказывается островком былой животности. Но здесь же возникает и парадокс. Известно, ведь, что, чем выше часть лица, тем ближе она к утонченно-духовному. Последнее – это цель эволюционирования.

А дикость – это нечто, от чего эволюционирование уводит. И вдруг получается, что волосы – островок дикости – венчают самую макушку физиономического образа. Словно мозг, будучи владыкой и тираном для всего тела, заставил его облысеть в угоду цивилизации, а за собой сохранил привилегию дикости. Так или иначе, именно та часть головы, которая скрывает мозг, покрыта волосами. Этот орган невероятно прожорлив, потребляя чуть ли не более половины общих ресурсов организма. Также он весьма уязвим, будучи по структуре чем-то вроде холодца. Волосы и согревают его, и предохраняют от ударов. В итоге, получается, что вершина эволюции встречается со своим антиподом. В этом – главный феномен волос на голове.

Именно поэтому вся знаковость волос развивается в контексте их упорядочивания. В греческом языке слово «космос» означает и порядок, и прическу. (Отсюда, кстати, «коса» и «космы»).

Степень упорядоченности волос образует нечто вроде шкалы между цивилизованностью и дикостью. Грязные хаотические лохмы против напудренных париков, без которых Радищев и порядочного человека не признавал.

Сама прическа может многое сказать о человеке. Ее форма – это проекция и психики человека, и умений его парикмахера. Но какой бы прическа ни была, она всегда будет означать не высокий уровень эволюционирования, а лишь цивилизованность. Это означает, что дикость обуздана, порабощена, но не преодолена как свойство. Прическа – это упорядоченная дикость волос. И человеческая индивидуальность, придаваемая лицу волосами, похоже, сама является завуалированной дикостью.

Эволюция же сверкает лысиной. Словно мозг – вершина эволюции – переступает через свои дикие потребности, и принимает правила, введенные для всего тела. Лысеть – значит, лысеть всем вместе.

Не зря буддийские монахи стригутся наголо. Этим они как бы отрекаются от своей индивидуальности, которая удерживает их в Майе и препятствует обретению Нирваны. Их практики – это катализаторы духовной эволюции. И их отношение к шевелюре на голове вполне соответствует общей ее символике.